ПЛАНЕТА ОТКРЫТИЙ

Этот солнечный, иссушающий, жаркий липеньский день не задался с самого утра.
– Я ухожу от тебя, любимая. Прости…
Только такой законченный эгоист, как Кинар, может, бросая девушку, лицемерно называть ее любимой. И только такая дура, как я, может возиться с этим ничтожеством несколько месяцев, чтобы, в конце концов, услышать эти слова. М-да.
Утробный хруст размалываемых зерен звенигца.
– …Я встретил свою любовь внезапно…
«И как все внезапное, это, по-моему, неприятно пахнет».
– И теперь я ухожу. Правда, моя возлюбленная еще не знает, что я бросаю тебя. Для нее это будет сюрпризом.
«Ага. Она даже не успеет собрать вещички и удрать в какую-нибудь глухомань, где бы ты ее никогда не нашел. Бедняжка».
– Но поверь, эти два… три… четыре? – высокий лоб моего теперь уже бывшего кавалера сморщился, являя тяжелый мыслительный процесс. Я, закатив глаза, подсказала жестом.
– Шесть?! – с ужасом воскликнул Кинар. – О… Ну, в общем, эти полгода были самыми лучшими полгодами в моей жизни.
Он выдохнул. Для него все самое страшное позади. Хотя, почему страшное? Для него эта часть уже стала рутиной. Пять минут банальной болтовни, необходимых для перехода к следующей жертве; всего пять минут неоригинальных предложений, проверенных временем. Их, наверное, говорили подобные Кинару типы еще двести, пятьсот, тысячу лет назад… И не надоело?..
Молчание затянулось.
– Гхрм, – выжидательно прокашлялся ловелас. – Ты ничего не хочешь мне сказать?
«А как же!»
– Ну и пошел к бесу.
Кинар опешил. Не знаю, что удивило его больше всего: содержание это фразы или скучающий, презрительный тон, с которым она была произнесена. Лично я старалась и над тем, и над другим. Тщательно выверяла каждый звук, каждую нотку. Нет, не специально для Кинара – слишком много чести, – до него было еще штук семь подобных типчиков. Все как один говорили одно и то же… Сначала я им верила, испытывала что-то вроде влюбленности… к первым двум, наверное – точно не помню. После расставаний рыдала, страдала… Но я учусь быстро. Поэтому к остальным я относилась более поверхностно, не чувствуя ни любовь, ни уважения (какое там к бесу…). Жалость. Привычку. Скуку. И обычное нежелание оставаться одной в этом большом, продуваемом всеми сквозняками мире.
А перед всеми ними была большая и чистая ЛУБОФ. И закончилась она весьма трагически, как и все настоящие истории из реальной жизни. После этой страницы в книге под названием «Я, или пошло оно все к лешему» я в счастье и любовь не верю. Слишком тонкие материи для этого грубого мира. Как акварель по холсту размазывать.
А вот Кинар, похоже, ни о чем «философском» сроду не задумывался, уж не тот у него склад ума для того, чтобы хоть над чем-то задумываться. Удивление быстро прошло, на его месте возникли разочарование – от моего равнодушия к произошедшей трагедии – и злость. Он-то думал, я ему в ноги кинусь, буду молить остаться… Еще чего! Кинар долго подбирал слова, которые должны были выразить состояние его души, и, наконец, выплюнул:
– Ну и дура!
Я хмыкнула, и в этом хмыке было все, даже перечислять не надо. Потом отпустила дверь. Дубовая, крепкая, на стальной пружине, она понеслась к лицу Кинара, как прицельно пущенный лазар. Слишком быстро, чтобы мой бывший парень хоть что-нибудь предпринял.
Я не стала дожидаться развязки и, круто развернувшись на пятках, направилась вглубь своей лавки. Сзади хлопнула дверь, раздались приглушенные проклятия…
Наконец-то я исправила его нос, одним взмахом руки (а вернее – двери) перенеся его из категории «классический, привлекательный» в «крестьянский, картошкой».
О, впервые за все утро я почувствовала себя превосходно!

Дайте мне йаду!!!

Просили йаду?

Добавлено (06.02.2008, 16:22)
---------------------------------------------
Я выпрямилась и тыльной стороной ладони вытерла со лба пот, чуть ли не струящийся по лицу. Начало липеня, второго и самого жаркого летнего месяца – это вам не шутки. Жарища стоит, как в преисподней, комары тучами набрасываются, а сорняки вымахали выше картошки. Вот и корячься теперь для того, чтобы зимой было что съесть. Если бы обладала меньшим терпением, чем есть, – лучше обрекла бы себя на голодную смерть, чем целый месяц стала бы выделываться в чистом поле. Что, собственно сейчас и делаю, мне хватает рассудка понять, что добровольно голодать я не соглашусь. А идти на рынок – самое последнее, что я сделаю в этой жизни. Почему-то, по неизвестным мне причинам, все в этом городе решили, будто раз я – квалифицированная травница с высшим образованием, то если куплю на рынке хотя бы одну картофелину, которую даже в принципе не смогу применить в лекарствах, то все, ко мне лучше не ходить. Если травница сама не сможет вырастить себе что-либо для снадобий, то грош ей цена. И отчего-то это негласное правило распространяется на все виды овощей, зелени и ягод. Хорошо хоть мясо не заставляют «выращивать» – за ним, а также за заморскими фруктами на рынок ходит моя помощница Аранелла, тратя половину выдаваемых денег на продукты далеко не лучшего качества, таким образом экономя вторую половину средств на всякие тряпки и висюльки. Сколько раз не устраивала ей нагоняи за такое отношение к своей уважаемой и великодушной хозяйке, но легче закрыть глаза на ее наглое поведение, чем тратить нервы на стократное повторение одного и того же.
Я взглянула на небо без единого облачка, на нестерпимо жарящее солнце, на оставшуюся работу и досадливо пнула горку сорняков. Не остается времени даже на то, чтобы сходить в лес и набрать трав! В этом деле на Аранеллу нет никакой надежды – она ведь все перепутает. Вместо молодых листочков наберет какого-то сена, вместо корешков – гнилые щепки неизвестного происхождения, и это ведь не просто слова, бывали прецеденты! Поэтому рисковать еще раз мне как-то не хочется… И картошку на нее я ни за что не оставлю – иначе зимой мне грозит голодная смерть, а я еще так молода… И приходится делать все самой, жертвуя свободным временем и отдыхом, занимая каждую минуту заботами о завтрашнем дне.
Прерваться удалось лишь часа через полтора и то потому, что небо затянуло дымкой облаков и брызнул дождик, мелкий, но противный. Кое-как стащив с себя грязные перчатки с комьями земли и выгоревший на солнце платок, я с облегчением зашла под крышу своего дома и присосалась к стоящему на кухне кувшину, полному клюквенного морса. Оторваться от него я не смогла бы до самой последней капли восхитительного холодного напитка…
В прихожей звякнул дверной колокольчик и по лавке протопали тяжелые сапожищи, судя по звуку – окованные железом:
– Госпожа Лилиена? Вы дома?
Вот черт! Неужели эта девица опять убежала и даже не успела меня об этом предупредить?! Да еще и оставила лавку без присмотра!! Нет, вот выкрою свободную минутку и устрою ей разнос с занесением в личное дело или… Я мстительно прищурилась: подсыплю чего-нибудь этакого и сорву ей очередное свидание. Может, это наконец на нее подействует?..
Быстрыми шагами я пересекла кухню и гостиную и выглянула в помещение лавки.
– Вот вы где! – обрадовано раскинул ручищи Паркан, один из стражей Белоснежных ворот Рименхаэма, здоровенный детина на две головы выше меня и в три раза шире в плечах, до этого растеряно оглядывающийся вокруг. – Я зашел – никого, и таблички на дверях нету…
Точно подсыплю. Двойную дозу, как лошади.
– Вы за заказом? – вежливо поинтересовалась я, хотя и так прекрасно знала, каким будет ответ и зашла за прилавок. Да, вид у меня, конечно, совсем не подходящий для обслуживания – вся запыленная, потная и уставшая. Обтерев руки о мокрое полотенце и оставив его сверкать заработанными пятнами грязи, я нагнулась и выудила из-под толстой деревянной столешницы коробочку.
– За ним, – согласился Паркан. – Уже который день покою нет от этой поясницы, даже спать приходится на животе. С женой вот поссорился… Я, знаете ли, в таком положении храплю сильно, – громила застенчиво опустил глаза и шмыгнул носом. Я едва подавила неэтичное хмыканье.

Добавлено (06.02.2008, 16:23)
---------------------------------------------
Пара щепоток сушеного водяного бережника, одна веточка серой петлинки и две – красноцветной, потом на кончике ножа порошок растертого почти в пыль верженника, удивительной травки, дающей потрясающий дополнительный эффект почти во всех отварах. Жаль, что в ящичке осталось на самом дне, а сходить и набрать еще нет времени – уж очень это растение капризное, никогда не знаешь, где в следующий раз выглянет, ищи его хоть весь день… Остается большая ложка березовых почек и корень серпяны, который я тут же и порубила на мелкие кусочки рабочим ножом. Так, теперь все ссыпаем в мешочек и укладываем в приготовленную коробочку.
– Вот это все, – я стукнула пальцем по картонному боку, – смешаешь в глиняной миске, только возьми ее побольше, и зальешь кипятком. – Я очень не люблю называть знакомых мне людей во множественном числе. Вообще, хотелось бы чтобы и все остальные так поступали,хотя бы по отношению ко мне, но не всем же быть такими бесцеремонными, как я. – Пусть настоится в течение суток, а потом вечером перед сном нагреешь – не вздумай кипятить! – смочишь отрез ткани и обмотаешь поясницу. Наутро уже все должно пройти, но на всякий случай повтори на следующий день. А вот это, – я не удержалась и наградила Паркана насмешливым взглядом, кладя рядом с мешочком маленький пузырек с янтарной жидкостью внутри, – поможет от… ссор с женой.
Я аккуратно перевязала коробочку толстой холщовой нитью вместе с маленьким куском бумаги, достала из выдвигаемого ящика чернильницу с пером и черкнула несколько слов: как всегда, состав на эльфийском, масса и, естественно, название лавки со своим именем. Не желаю быть затерянной в истории без имени и заслуг. А так… благодарные клиенты, посмотрев на бирочку, тут же вспомнят о талантливой травнице и посоветуют мои услуги собратьям по несчастью.
– Ой спасибочки! – Паркан радостно и почти благоговейно принял из моих рук коробок.
– Да на здоровье, – искренне улыбнулась я и бросила в тот же ящик серебряную монету. И ни за что не скажу, что меня обрадовало больше – помощь ближнему или же плата за нее…

Даже не знаю, когда будет следующий фрагмент